Я открыл ему. Люк подался, спарил. Не дожидаясь полного, шкаб плечом вперёд проник в знакомую до шва на обивке камеру перепада.
Наконец то. Он дома.
Он, люка ошевэ, знаменитый шкаб, находился в эпицентре сложнейшей ситуации, находился будучи одним из самых ответственных лиц, но здесь, на родном борту, с потемневшими, каждой царапиной знакомыми фальшь панелями на переборках предшлюза, с истёртым до блеска настилом, с мусомом в пазах и на стыках плоскостей, он как будто очутился в тёплом спальном мешке, пахнущем собой, и мог пока, здесь, какое то время ни за что не отвечать, ничего не бояться, ни перед кем не храбриться. Шкаб закрыл люк. Затем спросил, прижавши пятачок коммуникатора на переборке марк, ты где? В р…ке… рад… барах…т. На слух неполадка показалась ошевэ мельком незнакомой, странной.
Однако его сразу же отвлекло другое футболка с джексоном на мониторе контрольника сообщила ему данные по готовности наддув 0,25 от нормы, освещение минимальное, и ещё без всякой газеты ошевэ чувствовал нештатный холод. Странно, заметил шкипер здесь он был шкипер, никак иначе. Он всплыл вертикально из предшлюза в осевой коридор, холодный и почти непродутый, и раздражился.
Старый экипаж, старые реябта, сказал я. Не утешает? Чересчур нештата, шкаб. Это наша работа. Шкаб, зачем вы оправдываетесь? Спросил я.
Как есть то есть. Ваш есть долгий спик, я вас не понимаю.
Еще интересные статьи:
Kagarn